Чёрная свеча — Википедия
Материал из Википедии — свободной энциклопедии
Текущая версия страницы пока не проверялась опытными участниками и может значительно отличаться от версии, проверенной 9 января 2019; проверки требует 1 правка. Текущая версия страницы пока не проверялась опытными участниками и может значительно отличаться от версии, проверенной 9 января 2019; проверки требует 1 правка.Чёрная свеча — роман, написанный в соавторстве Владимиром Семёновичем Высоцким и Леонидом Мончинским. В романе описываются быт, взаимоотношения, тонкости пребывания и существования заключённых в местах лишения свободы.
В 1976 году Владимир Высоцкий совершал поездку по Иркутской области. Вместе с известным создателем артелей Вадимом Тумановым и писателем Леонидом Мончинским посетили Бодайбо — центр золотодобычи Сибири. Во время посещения артели «Лена» Высоцкий познакомился с золотодобытчиками, многие из которых были бывшими заключёнными. Еще до поездки Высоцкий планировал создать сценарий фильма о лагерной жизни, и сняться в главной роли, но Леонид Мончинский убедил Высоцкого сначала написать книгу
Впервые роман был опубликован в 1992 году[3].Сдано в набор 18.12.91. Подписано в печать 7.02.92. Тираж 300 000 экз. (Московская Международная школа переводчиков. Москва. 1992.) Первый тираж книги составил около 100 тысяч экземпляров[4], общий — более 2 млн[5]. Впервые роман был презентован в Москве в 1992 году, при участии близких друзей Высоцкого и Мончинского[4]. Юрий Сушко, в своей книге «Друзья Высоцкого», утверждает что Владимир Высоцкий к написанию книги не имел никакого отношения, и был указан соавтором лишь для большего коммерческого успеха книги [6].
В центре повествования — лагерная жизнь обитателей ГУЛАГа, в частности непростая судьба бывшего моряка, выдающегося боксера Вадима Сергеевича Упорова, осужденного за участие в несанкционированном поединке с американским спортсменом. В романе описывается тяжелая лагерная действительность, борьба за выживание в условиях постоянного голода, изматывающей работы, сурового режима и интриг соперничающих воровских группировок[5].
Литературные критики и криминальные авторитеты, выступившие в качестве экспертов, отметили достоверность происходящего, объективность характеристик персонажей[5].
В 2006 году по мотивам романа Владимиром Яканином был снят кинофильм «Фартовый»[7].
Читать книгу Черная свеча
В.Высоцкий, Л.Мончинский
Черная свеча
О ТОМ, КАК ПИСАЛАСЬ ЭТА КНИГА
В 1976 году Владимир Высоцкий прилетел в Иркутск с известным организатором старательского дела Вадимом Тумановым, у которого я в то время старался.
Они пригласили меня в свою компанию, и мы отправились в Бодайбо-центр золотодобычи Сибири.
Высоцкий знакомился с работой артели старателей «Лена», дал пару концертов на производственных участках.
Будучи человеком наблюдательным и любознательным, он никак нс мог пройти мимо столь удивительного явления, каким в то время была Тумановская артель.
Среди бесцельного социалистического кипения она напоминала островок подлинной жизни, где люди располагали возможностью реализовать свои способности не ради звонкой пустоты лозунга, а для собственного благополучия. Они и душевно были сравнительно благополучны, несмотря на царившую в стране безрелигиозность. Конечно, даже самая теплая забота о человеке не в состоянии заменить Веру, но при заботе он, согласитесь, куда больше человек, нежели на сто рядов обманутый ударник коммунистического труда из какогонибудь государственного предприятия «Красная синька».
Кроме того, интерес поющего поэта привлек тот факт, что большинство путевых старателей в артели — бывшие зэки, отбывавшие наказание на Колыме. Перед ним они предстали как созидатели, люди дела и слова, не могущие творить зло, потому что им было чем дорожить, хватало сил устоять против самого себя, никчемного и злого.
Воскресение личности произвело на Высоцкого сильное впечатление. Он сказал:
— Давай напишем сценарий фильма об их прошлом и настоящем.
Я охотно согласился, ибо меня самого увлекала задача постижения этого феномена, да и страницы моих дневников уже хранили истории многих потрясающих человеческих судеб.
То, что происходило с бывшими зэками, а ныне старателями, поначалу укладывалось в простую форму: сделайте человека свободным, хорошим он станет сам.
Но стоило нам оглянуться на их прошлое, как возникала мысль: «Возможно, перед нами просто отдельные экземпляры, счастливчики, получившие неполную дозу лагерной радиации?» Кстати, эта мысль не покидает меня по сей день. На человека обрушилась такая тяжесть притеснений, а ему как Бог помог, и он стоит не раздавлен. Странно… ведь другие становились под той тяжестью плоскими, не сумев сохранить в себе ничего, кроме зверовидных страстей и подлости.
Даже жаждущего исправления зэка — весь его срок зверство и подлость. Чтобы выжить, надо непременно обмануть, ответить ударом на удар или стерпеть унижение, сжав зубы, а при удобном случае поразить противника со спины. Надо действовать, всегда во имя зла, как вечное клеймо, неся на сердце негодование и гнев.
Печатая первый вариант книги, машинистка (она проживает в Иркутске) получила сильное нервное потрясение, работу продолжила ее мама. Вероятно, прорыв сознания, прикосновение к другой, страшной жизни способны многое порушить в неподготовленном человеке. Каково же было тем, кто проживал эту жизнь?
Они-наши многомиллионные предшественники, подобно терпеливым каменщикам-масонам, по кирпичикам выкладывали крепость общественной морали, с башен которой мы нынче взираем на цивилизованный мир, а он нас презирает, но боится.
Не Господь создал нас апатичными, вороватыми, двуличными, грязно-пьяными. Корни-в нашем недавнем прошлом, где властно простиралась империя насилия и комворы правили с подспудным осознанием своей никчемности, неизбежного вырождения, с тем самым единственным желанием «рвануть клочину от жизни», впрочем, с ним живут и нонешние властные структуры обездоленной России.
Мы не собирались писать книгу ужасов, просто жили (и живем) в мире, где ничего не надо придумывать» ибо действительность превосходит наши фантазии. Однажды мы беседовали с человеком, который ел людей.
Так он сказал: «Противно только в самом начале, потом даже хочется…».
Хочется кушать людей, хочется их конвоировать, уничтожать за убеждения, оставлять на свободе растленных мерзавцев, чтобы они наводили ужас на рабочий люд, не позволяя ему думать о своем благополучии, хочется создавать условия народу для самопожирания..,
Система довольно сложная. Но она работала и работает, будучи предварительно апробированной в лагерях.
Высоцкий остро ощущал влияние той зарешеченной жизни на общество Страны Советов, был убежден-ее создавали тонкие умы, способные проникать мыслью сквозь времена. Однако сказано: «И дело греховное приведено к концу, тогда сласть греховная исчезает и находит горькое жало покаяния».
Время покаяния, увы, не пришло, хотя оно, безусловно, ожидает наших потомков, коих поведет по пути их земному желание жить, а не стремление с ним бероться. Очевидно и то-не следует подсказывать Господу, как нам помочь, про то Ему известно, но с Божьей помощью надлежит взяться за возведение на землях своих многострадальной родины-дома Добра.
Еще хочу сказать-идея написания книги принадлежит Володе. Правда, он настаивал на сценарии, по которому мечтал поставить фильм в США и сыграть главную роль. Мне удалось его уговорить (затрудняюсь сказать-на пользу ли дела): вначале будет роман.
Совместно работали урывками. Иногда-неделю, иногда — ночь. Многое согласовывали по телефону. Поэт, конечно, он был замечательный, огромный поэт, в прозе слегка тороплив. Не по своей частенько воле. Популярность его росла стремительно, требовала присутствия во многих местах. Увы, мы синтез плоти и духа. Наша плоть, однако, не может передвигаться одновременно в разных направлениях. Володя не успевал.
После того как на гастролях в Средней Азии у него горлом пошла кровь и друг Сева Абдулов сообщил по телефону: «Володя плохой», мы предприняли попытку ускорить написание книги. Затем еще один рывок в 1979 году. Тогда он прилетел из Сочи, где его обокрали, вместе с поэтом Андреем Вознесенским. Высоцкий был возбужден, внешне решителен, но внутренне трагично грустен. В последующие дни писалось трудно, хотя именно тогда мы нащупали основную нить романа.
Могучий организм поэта работал, как опытный самолет, на саморазрушение. Земная жизнь становилась для него все прозрачней, сквозь нее виднелась иная, тамошняя жизнь, где можно будет спеть «представ перед Всевышним» и «оправдаться перед Ним». Душа жаждала спасения…
Володя ушел, когда первая часть романа -«Побег»-была практически готова. Вторая часть-«Стреляйте. гражданин начальник!»-писалась в Бодайбо, Инте, Ухте, на Воркуте. Где старался, там и писал.
Первыми читателями тоже были старатели артели «Печора». Потом наша работа привлекла внимание «компетентных органов». Оставил книгу в библиотеке своего друга. Там она пролежала несколько лет.
Лично мне, не сочтите это хвастовством, интересен такой факт: каждый новый рецензент, а их было около двадцати, перед прочтением со вздохом произносил почти одно и то же: «Все уже было: Шаламов, Солженицын, Дьяков. Знакомо…».
Отношение круто менялось после прочтения. Жаль, что тех слов не услышит Володя…
Вот, пожалуй, и все.
Владимир Высоцкий, Леонид Мончинский
ЧЕРНАЯ СВЕЧА
часть первая
ПОБЕГ
Не затевайте мятежей в понедельник, тем более в Иудин день: худая примета.
Бывший майор Рысаков — разведчик по специальности, баламут по призванию, оказался атеистом в первом поколении. Свежим, до крайности убежденным, как все, что не успевает созреть, и потому почитает себя вправе презирать Истинное. Хотя Господь поберег его на фронтах в ситуациях, которые имеют одно названиечудо, майор с той Милостью не посчитался. В нем всегда жила опасная потребность к решительным действиям.
Таким людям власть и оружие можно доверять только во время войны. Иначе жди революцию или еще чтонибудь неприятное…
Рысаков сказал, будучи уверен-слушают все:
— Через час корабль войдет в нейтральные воды,.
через два начинаем операцию по захвату судна.
Напряженно повернул голову в угол, где шла азартная игра в очко, спросил (вопрос получился напряженным, не сумел скрыть):
— Воры, вы-снами?
Воры промолчали. Никто внешне не щекотнулся, игра шла своим чередом. Лишь когда сонный, воловатый с виду Фаэтон — авторитетный каторжанин из честных блатюков, снял банк, он же и ответил на острый вопрос бунтаря:
— Растолкуй темному человеку, хлопец, сколько там нашего? Охрана может хипишнуться раньше?
— Не исключено. Фокус рисковый. Или не привык рисковать?
— Делайте свою революцию, мужики, и Бог вам — навстречу.
Вор с трудом подавил глубокий зевок, продолжил, нс поднимая на майора шелковисто мирных глаз:
— Мы будем дожидаться неизбежного конца преступного мира, который ему завещал товарищ Ленин.
Верно, Блоха? Как на бану: сидишь и ждешь. Глянул — нет ментов, по-шустрому вертанул у лоха уголок с барахлишком, раскопал у богатеиькой мадам гробик с мехами и снова сидишь смирно, ждешь, когда тебя повяжут представителя законной власти… Ладом тасуй, подлюка, знаем мы ваши столичные зехера.
Бывший майор Рысаков поиял зора так: кроит жулик, ему надо посоветоваться с остальной блататой.
— В других отсеках ждут нашего сигнала, — продолжил он почти командирским тоном. Но тут вмешался косоглазый Кныш, притусовавшпйся к воровской компании на после/шей пересылке:
— В блудную тащишь мужиков, фраер. Вам тут не прокапает.
— Глохни, мерзавец бздливый! — со злостью выдохнул майор, уже готовый пустить в ход кулаки. — Кто еще отказывается участвовать в операции?! Говорите сейчас, потом будет поздно. Потом будет бой!
Заключенные молча смотрели на майора, точно не веря, что все это может с ними случиться, а бескровные губы сомкнулись плотными швами. Тут же среди воров произошла короткая тусовка. Подогретый Блохой, Кныш дернул из-за голенища нож:
— За оскорбление, пидор, придется ответить!
— Ша! — придержал его за руку Фаэтон, заподозривший в ситуации неладное. — У них свой блат, Петя, пусть вас не влекут сторонние соблазны. Сдавайте.
— Да, он же-во! — Кныш саданул три раза по вентиляционной трубе рукояткой ножа. — Девять пулеметов на палубе. Всех, как траву, покосят. Сука беспогонная!
И еще раз стукнул по трубе наборной рукояткой финки.
— Пошто психуешь? — спросил Кныша седой крепкий сибиряк из нечаянных убийц. — Святое дело затевается. Ежели менжуешься-отойди…
— Ну, блин! Разбазарилось фраерское отродье!
Фаэтон, дай я его заделаю!
— Оно вам надо, Петя? — подражая Фаэтону, спросил Блоха и криво улыбнулся нечаянному убийце. — Не буди в нем зверя, фуцан!
Фаэтон задумчиво оглядел обоих и поначалу только пошмыгал носом, но потом сказал:
— Базар окончен, — не замечая обнаженного ножа .в руке Кныша, похлопал его по щеке колодой карт. — Вы, Петро, и вправду понтовитый. А фраер нынче дерзкий пошел: по запарке и грохнуть может. Не заслобит.
Верно, Евлогий?
Нечаянный убийца промолчал, и в самом деле не больно испугавшись. Следящий за разговором бывший майор отвернулся от воров с подчеркнутым презрением.
Обвел суровым взглядом зэков:
— В каждом отсеке-наши люди. Их никто не остановит. Сейчас мы сделаем так. Вадим!
Из плотного строя каторжан вышел молодой парень с широким разворотом плеч и слегка прищуренными каштановыми глазами.
— Встань сюда, Евлогий, — Рысаков указал нечаянному убийце на место, где он должен встать. — Вадим поднимется тебе на плечи, чтоб вас было не видно.
Когда откроется люк и будут подавать баланду, он прыгнет на заднего конвоира с автоматом.
— Там ведь еще мусор! Успеет выстрелить…
— Не успеет, — у парня с каштановыми глазами был мягкий, но уверенный голос. — Я и того тресну. В крайнем случае, рискую один…
Воры прекратили игру, с нескрываемым интересом поглядывая на репетицию бунта, как взрослые смотрят на забавы способных пацанов.
— Нас будут кончать вместе с фраерами, — вздохнул ростовский фармазонщик Лимон. — Они затеваются на полный серьез…
— Да-а-а, тут, пожалуй, не отмазаться. Послушай, майор, — окликнул Рысакова вор, — можем войти в долю и предложить вашему бойцу приличного подельника.
Рысаков вопросительно глянул на Фаэтона.
— А чо?! — Фаэтон был миролюбиво вежлив. — Мусора сытые, могут оказать сопротивление. Что тогда?
Наш хлопец-тоже не пальцем деланный. Они их приберут без хлопот. Остальные повалят следом. Только веревку привязать надо вдоль трапа.
— Ее у нас нет, — процедил сквозь зубы уловивший выгоду майор.
— Блоха, у вас была веревка. Отдайте канатик революционерам. Вы что сквасились? У вас лица красивше нет? Распахните гнидник!
Беленький, похожий на херувимчика воришка, провел рукой по розовой щеке, застенчиво отвернулся.
— Я же вам ее в прошлый раз засадил, Савелий Станиславович, — плаксиво пролепетал он. — Под расчет могу пожертвовать на нужды революции.
— Не заставляйте людей ждать: на дело идут! Тля крученая!
Блоха распахнул телогрейку, вытащил из штанов моток крепкой веревки.
— Ну, где ваш человек? — уже совсем по-деловому спросил майор.
— Вершок! Двигай сюда, сынок, — позвал кого-то вор. — Покажешь фраерам, как это делается, Кныш, отдайте ему приправу.
Косоглазый вор чуть поколебался, но все-таки вынул из-за голенища финку и протянул ее молодому цыгану, у которого она тут же исчезла в рукаве атласной рубахи.
Тяжелая волна ударила в борт. Корабль вздрогнул всем корпусом.
— Меняет курс, — сказал парень с каштановыми глазами.
— Почем знаешь? — спросил, сверкнув фиксой. Вершок.
— Знаю, — односложно, не взглянув на цыгана, ответил Вадим. — Через полчаса будем в нейтральных водах…
— А когда-в Японии? — хихикнул Блоха.
— Хватит зубоскалить! — осадил его мрачный и решительный Рысаков. Иначе прежде попадешь в парашу! Запомните все: кто менжанется-лично грохну!
— Ну, это не по-советски, гражданин майор, — Блоха язвительно, без тени страха смотрел на Рысакова, не прекращая ерничать. — Чо я-кулак али троцкист какой-нибудь?! Я-честный вор…
— Стоп! У меня сильно не заблатуешь. Идешь с нами или…
— Какое может быть «или»? Тебе же русским языком сказано, рог тупой, мы — в деле!
Майор нервно облизал губы и шагнул к Блохе. Он был до крайности взведен, а вор не собирался уступать.
В это время в вентиляционной трубе послышался скрежет. Все, как по команде, повернули головы, даже Рысаков. Прошла минута, может, две, из отверстия высунулся гофрированный шланг.
— Дачку кум послал, — ухмыльнулся собравшийся поддержать за Блоху мазу Лимон. — ‘Пользуйтесь, фраера!
Никто не откликнулся. Зэки застыли в прежних позах. Звякнул и слегка приподнялся верхний люк, через который подавали баланду.
— Предупреждаю! — Голос полковника Намина звучал с металлической твердостью. — Предупреждаю! Всякая попытка бунта будет задавлена паром. Обед отменяется! Зачинщики будут строго наказаны!
— У-у-у! — протяжно взвыла сирена. Люк захлопнулся, и вой потерял свою противную силу.
Все недавнее, напряженное, взрывчатое состояние медленно оседало в каждом зэке, и только Рысаков не желал смириться. Майор сжал кулаки до хруста, не замечая того, что на него смотрят, выплеснув на лицо гримасу отчаянья. Затем поднял кулаки на уровне головы, плотно прижал к вискам.
— Отблатовал, пивень! — беспощадно улыбался холодной злой улыбкой Блоха. — Кинули вас через плешь!
Это тебе не в войну играть.
— Повешу тебе на хавальник серьгу, если ты не заткнешься! — неожиданно сурово предупредил товарища Фаэтон и сел на корточки, не спуская с Кныша внимательных глаз. — Ты помнишь, Петя, на Озерлаге был Кешка Колотый?
— Из воров? — спросил Кныш, скорчив задумчивое лицо, но оно получилось слишком напряженным. — Не тот, который Ужа кончал?
— Ну, ну! — подыграл Савелий Станиславович. — Помнишь?
— Я с ним кушал. В крытый вместе уходили. Он там хвост и откинул.
Фаэтон, вдруг потеряв всякий интерес к Кнышу, резко повернул голову вправо и спросил потрясенного Рысакова:
— Хочешь знать, кто вложил побег? Вас вложили, майор, чо тут гадать, когда стукача купили еще на материке!
Рысаков недоверчиво вглядывался в говорящего, точно что-то припоминая. Трагичность пережитого сменялась другими чувствами. Майор убрал от висков сжатые кулаки и сказал с усмешкой:
— Рабы играют только в предательство. Ну что ж, да здравствует великий творец общества негодяевтоварищ Сталин.
— Гонит, — подмигнул Фаэтону несколько притихший Кныш и, вытянув ноги, привалился спиной к мешкам. — Надо было его раньше зарезать, чтоб не мучился…
Кныш улыбнулся и прикрыл глаза.
Зэки начали отходить от Рысакова, озадаченные странными словами Фаэтона, почитая за мудрость не крутиться около человека, которого вложил с потрохами кто-то из них. Майор продолжал стоять, с болезненным любопытством наблюдая за дремлющим Кнышом. Казалось, он лелеял и взбадривал в себе порочное желание, старательно пряча ег
Читать книгу Черная свеча
Владимир Высоцкий, Леонид Мончинский Черная свеча
О том, как писалась эта книга
В 1976 году Владимир Высоцкий прилетел в Иркутск с известным организатором старательского дела Вадимом Тумановым, у которого я в то время старался.
Они пригласили меня в свою компанию, и мы отправились в Бодайбо — центр золотодобычи Сибири.
Высоцкий знакомился с работой артели старателей «Лена», дал пару концертов на производственных участках.
Будучи человеком наблюдательным и любознательным, он никак не мог пройти мимо столь удивительного явления, каким в то время была Тумановская артель.
Среди бесцельного социалистического кипения она напоминала островок подлинной жизни, где люди располагали возможностью реализовать свои способности не ради звонкой пустоты лозунга, а для собственного благополучия. Они и душевно были сравнительно благополучны, несмотря на царившую в стране безрелигиозность. Конечно, даже самая теплая забота о человеке не в состоянии заменить Веру, но при заботе он, согласитесь, куда больше человек, нежели на сто рядов обманутый ударник коммунистического труда из какого-нибудь государственного предприятия «Красная синька».
Кроме того, интерес поющего поэта привлек тот факт, что большинство путевых старателей в артели — бывшие зэки, отбывавшие наказание на Колыме. Перед ним они предстали как созидатели, люди дела и слова, не могущие творить зло, потому что им было чем дорожить, хватало сил устоять против самого себя, никчемного и злого.
Воскресение личности произвело на Высоцкого сильное впечатление. Он сказал:
— Давай напишем сценарий фильма об их прошлом и настоящем.
Я охотно согласился, ибо меня самого увлекала задача постижения этого феномена, да и страницы моих дневников уже хранили истории многих потрясающих человеческих судеб.
То, что происходило с бывшими зэками, а ныне старателями, поначалу укладывалось в простую форму: сделайте человека свободным, хорошим он станет сам.
Но стоило нам оглянуться на их прошлое, как возникала мысль: «Возможно, перед нами просто отдельные экземпляры, счастливчики, получившие неполную дозу лагерной радиации?» Кстати, эта мысль не покидает меня по сей день. На человека обрушилась такая тяжесть притеснений, а ему как Бог помог, и он стоит не раздавлен. Странно… ведь другие становились под той тяжестью плоскими, не сумев сохранить в себе ничего, кроме зверовидных страстей и подлости.
Даже жаждущего исправления зэка — весь его срок зверство и подлость. Чтобы выжить, надо непременно обмануть, ответить ударом на удар или стерпеть унижение, сжав зубы, а при удобном случае поразить противника со спины. Надо действовать, всегда во имя зла, как вечное клеймо, неся на сердце негодование и гнев.
Печатая первый вариант книги, машинистка (она проживает в Иркутске) получила сильное нервное потрясение, работу продолжила ее мама. Вероятно, прорыв сознания, прикосновение к другой, страшной жизни способны многое порушить в неподготовленном человеке. Каково же было тем, кто проживал эту жизнь?
Они — наши многомиллионные предшественники, подобно терпеливым каменщикам — масонам, по кирпичикам выкладывали крепость общественной морали, с башен которой мы нынче взираем на цивилизованный мир, а он нас презирает, но боится.
Не Господь создал нас апатичными, вороватыми, двуличными, грязно-пьяными. Корни — в нашем недавнем прошлом, где властно простиралась империя насилия и комворы правили с подспудным осознанием своей никчемности, неизбежного вырождения, с тем самым единственным желанием «рвануть клочину от жизни», впрочем, с ним живут и нонешние властные структуры обездоленной России.
Мы не собирались писать книгу ужасов, просто жили (и живем) в мире, где ничего не надо придумывать, ибо действительность превосходит наши фантазии. Однажды мы беседовали с человеком, который ел людей.
Так он сказал: «Противно только в самом начале, потом даже хочется…».
Хочется кушать людей, хочется их конвоировать, уничтожать за убеждения, оставлять на свободе растленных мерзавцев, чтобы они наводили ужас на рабочий люд, не позволяя ему думать о своем благополучии, хочется создавать условия народу для самопожирания…
Система довольно сложная. Но она работала и работает, будучи предварительно апробированной в лагерях.
Высоцкий остро ощущал влияние той зарешеченной жизни на общество Страны Советов, был убежден — ее создавали тонкие умы, способные проникать мыслью сквозь времена. Однако сказано: «И дело греховное приведено к концу, тогда сласть греховная исчезает и находит горькое жало покаяния».
Время покаяния, увы, не пришло, хотя оно, безусловно, ожидает наших потомков, коих поведет по пути их земному желание жить, а не стремление с ним бороться. Очевидно и то — не следует подсказывать Господу, как нам помочь, про то Ему известно, но с Божьей помощью надлежит взяться за возведение на землях своих многострадальной родины — дома Добра.
Еще хочу сказать — идея написания книги принадлежит Володе. Правда, он настаивал на сценарии, по которому мечтал поставить фильм в США и сыграть главную роль. Мне удалось его уговорить (затрудняюсь сказать — на пользу ли дела): вначале будет роман.
Совместно работали урывками. Иногда — неделю, иногда — ночь. Многое согласовывали по телефону. Поэт, конечно, он был замечательный, огромный поэт, в прозе слегка тороплив. Не по своей частенько воле. Популярность его росла стремительно, требовала присутствия во многих местах. Увы, мы — синтез плоти и духа. Наша плоть, однако, не может передвигаться одновременно в разных направлениях. Володя не успевал.
После того как на гастролях в Средней Азии у него горлом пошла кровь и друг Сева Абдулов сообщил по телефону: «Володя плохой», мы предприняли попытку ускорить написание книги. Затем еще один рывок в 1979 году. Тогда он прилетел из Сочи, где его обокрали, вместе с поэтом Андреем Вознесенским. Высоцкий был возбужден, внешне решителен, но внутренне трагично грустен. В последующие дни писалось трудно, хотя именно тогда мы нащупали основную нить романа.
Могучий организм поэта работал, как опытный самолет, на саморазрушение. Земная жизнь становилась для него все прозрачней, сквозь нее виднелась иная, тамошняя жизнь, где можно будет спеть «представ перед Всевышним» и «оправдаться перед Ним». Душа жаждала спасения…
Володя ушел, когда первая часть романа — «Побег» — была практически готова. Вторая часть — «Стреляйте, гражданин начальник!» — писалась в Бодайбо, Инте, Ухте, на Воркуте. Где старался, там и писал.
Первыми читателями тоже были старатели артели «Печора». Потом наша работа привлекла внимание «компетентных органов». Оставил книгу в библиотеке своего друга. Там она пролежала несколько лет.
Лично мне, не сочтите это хвастовством, интересен такой факт: каждый новый рецензент, а их было около двадцати, перед прочтением со вздохом произносил почти одно и то же: «Все уже было: Шаламов, Солженицын, Дьяков. Знакомо…».
Отношение круто менялось после прочтения. Жаль, что тех слов не услышит Володя…
Вот, пожалуй, и все.
Леонид Мончинский
Часть первая Побег
Не затевайте мятежей в понедельник, тем более в Иудин день: худая примета.
Бывший майор Рысаков — разведчик по специальности, баламут по призванию, оказался атеистом в первом поколении. Свежим, до крайности убежденным, как все, что не успевает созреть, и потому почитает себя вправе презирать Истинное. Хотя Господь поберег его на фронтах в ситуациях, которые имеют одно название — чудо, майор с той Милостью не посчитался. В нем всегда жила опасная потребность к решительным действиям.
Таким людям власть и оружие можно доверять только во время войны. Иначе жди революцию или еще что-нибудь неприятное…
Рысаков сказал, будучи уверен — слушают все:
— Через час корабль войдет в нейтральные воды, через два начинаем операцию по захвату судна.
Напряженно повернул голову в угол, где шла азартная игра в очко, спросил (вопрос получился напряженным, не сумел скрыть):
— Воры, вы — с нами?
Воры промолчали. Никто внешне не щекотнулся, игра шла своим чередом. Лишь когда сонный, воловатый с виду Фаэтон — авторитетный каторжанин из честных блатюков, снял банк, он же и ответил на острый вопрос бунтаря:
— Растолкуй темному человеку, хлопец, сколько там нашего? Охрана может хипишнуться раньше?
— Не исключено. Фокус рисковый. Или не привык рисковать?
— Делайте свою революцию, мужики, и Бог вам навстречу.
Вор с трудом подавил глубокий зевок, продолжил, не поднимая на майора шелковисто мирных глаз:
— Мы будем дожидаться неизбежного конца преступного мира, который ему завещал товарищ Ленин. Верно, Блоха? Как на бану: сидишь и ждешь. Глянул — нет ментов, по-шустрому вертанул у лоха уголок с барахлишком, раскопал у богатенькой мадам гробик с мехами и снова сидишь смирно, ждешь, когда тебя повяжут представителя законной власти… Ладом тасуй, подлюка, знаем мы ваши столичные зехера.
Бывший майор Рысаков понял вора так: кроит жулик, ему надо посоветоваться с остальной блататой.
— В других отсеках ждут нашего сигнала, — продолжил он почти командирским тоном. Но тут вмешался косоглазый Кныш, притусовавшийся к воровской компании на последней пересылке:
— В блудную тащишь мужиков, фраер. Вам тут не проканает.
— Глохни, мерзавец бздливый! — со злостью выдохнул майор, уже готовый пустить в ход кулаки. — Кто еще отказывается участвовать в операции?! Говорите сейчас, потом будет поздно. Потом будет бой!
Заключенные молча смотрели на майора, точно не веря, что все это может с ними случиться, а бескровные губы сомкнулись плотными швами. Тут же среди воров произошла короткая тусовка. Подогретый Блохой, Кныш дернул из-за голенища нож:
— За оскорбление, пидор, придется ответить!
— Ша! — придержал его за руку Фаэтон, заподозривший в ситуации неладное. — У них свой блат, Петя, пусть вас не влекут сторонние соблазны. Сдавайте.
— Да, он же — во! — Кныш саданул три раза по вентиляционной трубе рукояткой ножа. — Девять пулеметов на палубе. Всех, как траву, покосят. Сука беспогонная!
И еще раз стукнул по трубе наборной рукояткой финки.
— Пошто психуешь? — спросил Кныша седой крепкий сибиряк из нечаянных убийц. — Святое дело затевается. Ежели менжуешься — отойди…
— Ну, блин! Разбазарилось фраерское отродье! Фаэтон, дай я его заделаю!
— Оно вам надо, Петя? — подражая Фаэтону, спросил Блоха и криво улыбнулся нечаянному убийце. — Не буди в нем зверя, фуцан!
Фаэтон задумчиво оглядел обоих и поначалу только пошмыгал носом, но потом сказал:
— Базар окончен, — не замечая обнаженного ножа в руке Кныша, похлопал его по щеке колодой карт. — Вы, Петро, и вправду понтовитый. А фраер нынче дерзкий пошел: по запарке и грохнуть может. Не заслобит. Верно, Евлогий?
Нечаянный убийца промолчал, и в самом деле не больно испугавшись. Следящий за разговором бывший майор отвернулся от воров с подчеркнутым презрением. Обвел суровым взглядом зэков:
— В каждом отсеке — наши люди. Их никто не остановит. Сейчас мы сделаем так. Вадим!
Из плотного строя каторжан вышел молодой парень с широким разворотом плеч и слегка прищуренными каштановыми глазами.
— Встань сюда, Евлогий, — Рысаков указал нечаянному убийце на место, где он должен встать. — Вадим поднимется тебе на плечи, чтоб вас было не видно. Когда откроется люк и будут подавать баланду, он прыгнет на заднего конвоира с автоматом.
— Там ведь еще мусор! Успеет выстрелить…
— Не успеет, — у парня с каштановыми глазами был мягкий, но уверенный голос. — Я и того тресну. В крайнем случае, рискую один…
Воры прекратили игру, с нескрываемым интересом поглядывая на репетицию бунта, как взрослые смотрят на забавы способных пацанов.
— Нас будут кончать вместе с фраерами, — вздохнул ростовский фармазонщик Лимон. — Они затеваются на полный серьез…
— Да-а-а, тут, пожалуй, не отмазаться. Послушай, майор, — окликнул Рысакова вор, — можем войти в долю и предложить вашему бойцу приличного подельника.
Рысаков вопросительно глянул на Фаэтона.
— А чо?! — Фаэтон был миролюбиво вежлив. — Мусора сытые, могут оказать сопротивление. Что тогда? Наш хлопец — тоже не пальцем деланный. Они их приберут без хлопот. Остальные повалят следом. Только веревку привязать надо вдоль трапа.
— Ее у нас нет, — процедил сквозь зубы уловивший выгоду майор.
— Блоха, у вас была веревка. Отдайте канатик революционерам. Вы что сквасились? У вас лица красивше нет? Распахните гнидник!
Беленький, похожий на херувимчика воришка, провел рукой по розовой щеке, застенчиво отвернулся.
— Я же вам ее в прошлый раз засадил, Савелий Станиславович, — плаксиво пролепетал он. — Под расчет могу пожертвовать на нужды революции.
— Не заставляйте людей ждать: на дело идут! Тля крученая!
Блоха распахнул телогрейку, вытащил из штанов моток крепкой веревки.
— Ну, где ваш человек? — уже совсем по-деловому спросил майор.
— Вершок! Двигай сюда, сынок, — позвал кого-то вор. — Покажешь фраерам, как это делается, Кныш, отдайте ему приправу.
Косоглазый вор чуть поколебался, но все-таки вынул из-за голенища финку и протянул ее молодому цыгану, у которого она тут же исчезла в рукаве атласной рубахи.
Тяжелая волна ударила в борт. Корабль вздрогнул всем корпусом.
— Меняет курс, — сказал парень с каштановыми глазами.
— Почем знаешь? — спросил, сверкнув фиксой. Вершок.
— Знаю, — односложно, не взглянув на цыгана, ответил Вадим. — Через полчаса будем в нейтральных водах…
— А когда — в Японии? — хихикнул Блоха.
— Хватит зубоскалить! — осадил его мрачный и решительный Рысаков. — Иначе прежде попадешь в парашу! Запомните все: кто менжанется — лично грохну!
— Ну, это не по-советски, гражданин майор, — Блоха язвительно, без тени страха смотрел на Рысакова, не прекращая ерничать. — Чо я — кулак али троцкист какой-нибудь?! Я — честный вор…
— Стоп! У меня сильно не заблатуешь. Идешь с нами или…
— Какое может быть «или»? Тебе же русским языком сказано, рог тупой, мы — в деле!
Майор нервно облизал губы и шагнул к Блохе. Он был до крайности взведен, а вор не собирался уступать.
В это время в вентиляционной трубе послышался скрежет. Все, как по команде, повернули головы, даже Рысаков. Прошла минута, может, две, из отверстия высунулся гофрированный шланг.
— Дачку кум послал, — ухмыльнулся собравшийся поддержать за Блоху мазу Лимон. — Пользуйтесь, фраера!
Никто не откликнулся. Зэки застыли в прежних позах. Звякнул и слегка приподнялся верхний люк, через который подавали баланду.
— Предупреждаю! — Голос полковника Намина звучал с металлической твердостью. — Предупреждаю! Всякая попытка бунта будет задавлена паром. Обед отменяется! Зачинщики будут строго наказаны!
— У-у-у! — протяжно взвыла сирена. Люк захлопнулся, и вой потерял свою противную силу.
Все недавнее, напряженное, взрывчатое состояние медленно оседало в каждом зэке, и только Рысаков не желал смириться. Майор сжал кулаки до хруста, не замечая того, что на него смотрят, выплеснув на лицо гримасу отчаянья. Затем поднял кулаки на уровне головы, плотно прижал к вискам.
— Отблатовал, пивень! — беспощадно улыбался холодной злой улыбкой Блоха. — Кинули вас через плешь! Это тебе не в войну играть.
— Повешу тебе на хавальник серьгу, если ты не заткнешься! — неожиданно сурово предупредил товарища Фаэтон и сел на корточки, не спуская с Кныша внимательных глаз. — Ты помнишь, Петя, на Озерлаге был Кешка Колотый?
— Из воров? — спросил Кныш, скорчив задумчивое лицо, но оно получилось слишком напряженным. — Не тот, который Ужа кончал?
— Ну, ну! — подыграл Савелий Станиславович. — Помнишь?
— Я с ним кушал. В крытый вместе уходили. Он там хвост и откинул.
Фаэтон, вдруг потеряв всякий интерес к Кнышу, резко повернул голову вправо и спросил потрясенного Рысакова:
— Хочешь знать, кто вложил побег? Вас вложили, майор, чо тут гадать, когда стукача купили еще на материке!
Рысаков недоверчиво вглядывался в говорящего, точно что-то припоминая. Трагичность пережитого сменялась другими чувствами. Майор убрал от висков сжатые кулаки и сказал с усмешкой:
— Рабы играют только в предательство. Ну что ж, да здравствует великий творец общества негодяев товарищ Сталин.
— Гонит, — подмигнул Фаэтону несколько притихший Кныш и, вытянув ноги, привалился спиной к мешкам. — Надо было его раньше зарезать, чтоб не мучился…
Кныш улыбнулся и прикрыл глаза.
Зэки начали отходить от Рысакова, озадаченные странными словами Фаэтона, почитая за мудрость не крутиться около человека, которого вложил с потрохами кто-то из них. Майор продолжал стоять, с болезненным любопытством наблюдая за дремлю
Читать книгу Черная свеча Владимира Высоцкого : онлайн чтение
Леонид Мончинский
О том, как писалась эта книга
В 1976 году Владимир Высоцкий прилетел в Иркутск с известным организатором старательского дела Вадимом Тумановым, у которого я в то время старался. Они пригласили меня в свою компанию, и мы отправились в Бодайбо – центр золотодобычи Сибири.
Высоцкий знакомился с работой артели старателей «Лена», дал пару концертов на производственных участках.
Будучи человеком наблюдательным и любознательным, он никак не мог пройти мимо столь удивительного явления, каким в то время была тумановская артель. Среди бесцельного социалистического кипения она напоминала островок подлинной жизни, где люди располагали возможностью реализовать свои способности не ради звонкой пустоты лозунга, а для собственного благополучия. Они и душевно были сравнительно благополучны, несмотря на царившую в стране безрелигиозность. Конечно, даже самая теплая забота о человеке не в состоянии заменить Веру, но при заботе он, согласитесь, куда больше человек, нежели на сто рядов обманутый ударник коммунистического труда из какого-нибудь государственного предприятия «Красная синька».
Кроме того, интерес поющего поэта привлек тот факт, что большинство путевых старателей в артели – бывшие зэки, отбывавшие наказание на Колыме. Перед ним они предстали как созидатели, люди дела и слова, не могущие творить зло, потому что им было чем дорожить, хватало сил устоять против самого себя, никчемного и злого.
Воскресение личности произвело на Высоцкого сильное впечатление. Он сказал:
– Давай напишем сценарий фильма об их прошлом и настоящем.
Я охотно согласился, ибо меня самого увлекала задача постижения этого феномена, да и страницы моих дневников уже хранили истории многих потрясающих человеческих судеб.
То, что происходило с бывшими зэками, а ныне старателями, поначалу укладывалось в простую формулу: сделайте человека свободным, хорошим он станет сам. Но стоило нам оглянуться на их прошлое, как возникала мысль: «Возможно, перед нами просто отдельные экземпляры, счастливчики, получившие неполную дозу лагерной радиации?» Кстати, эта мысль не покидает меня по сей день. На человека обрушилась такая тяжесть притеснений, а ему как Бог помог, и он стоит, не раздавлен. Странно… Ведь другие становились под той тяжестью плоскими, не сумев сохранить в себе ничего, кроме зверовидных страстей и подлости.
Даже для жаждущего исправления зэка весь его срок – зверство и подлость. Чтобы выжить, надо непременно обмануть, ответить ударом на удар или стерпеть унижение, сжав зубы, а при удобном случае поразить противника со спины. Надо действовать всегда во имя зла, как вечное клеймо неся на сердце негодование и гнев.
Печатая первый вариант книги, машинистка (она проживает в Иркутске) получила сильное нервное потрясение, работу продолжила ее мама. Вероятно, прорыв сознания, прикосновение к другой, страшной жизни способны многое порушить в неподготовленном человеке. Каково же было тем, кто проживал эту жизнь? Они – наши многомиллионные предшественники, подобно терпеливым каменщикам-масонам, по кирпичикам выкладывали крепость общественной морали, с башен которой мы нынче взираем на цивилизованный мир, а он нас презирает, но боится.
Не Господь создал нас апатичными, вороватыми, двуличными, грязно-пьяными. Корни – в нашем недавнем прошлом, где властно простиралась империя насилия и комворы правили с подспудным осознанием своей никчемности, неизбежного вырождения, с тем самым единственным желанием «рвануть клочину от жизни», впрочем, с ним живут и нынешние властные структуры обездоленной России.
Мы не собирались писать книгу ужасов, просто жили (и живем) в мире, где ничего не надо придумывать, ибо действительность превосходит наши фантазии. Однажды мы беседовали с человеком, который ел людей. Так он сказал: «Противно только в самом начале, потом даже хочется…»
Хочется кушать людей, хочется их конвоировать, уничтожать за убеждения, оставлять на свободе растленных мерзавцев, чтобы они наводили ужас на рабочий люд, не позволяя ему думать о своем благополучии, хочется создавать условия народу для самопожирания…
Система довольно сложная. Но она работала и работает, будучи предварительно апробированной в лагерях.
Высоцкий остро ощущал влияние той зарешеченной жизни на общество Страны Советов, был убежден – ее создавали тонкие умы, способные проникать мыслью сквозь времена. Однако сказано: «И дело греховное приведено к концу, тогда сласть греховная исчезает и находит горькое жало покаяния».
Время покаяния, увы, не пришло, хотя оно, безусловно, ожидает наших потомков, коих поведет по пути их земному желание жить, а не стремление с ним бороться. Очевидно и то, что не следует подсказывать Господу, как нам помочь, про то Ему известно, но с Божьей помощью надлежит взяться за возведение на землях своих многострадальной родины дома Добра.
Еще хочу сказать – идея написания книги принадлежит Володе. Правда, он настаивал на сценарии, по которому мечтал поставить фильм в США и сыграть главную роль. Мне удалось его уговорить (затрудняюсь сказать – на пользу ли дела): вначале будет роман.
Совместно работали урывками. Иногда – неделю, иногда – ночь. Многое согласовывали по телефону. Поэт, конечно, он был замечательный, огромный поэт, в прозе слегка тороплив. Не по своей частенько воле. Популярность его росла стремительно, требовала присутствия во многих местах. Увы, мы – синтез плоти и духа. Наша плоть, однако, не может передвигаться одновременно в разных направлениях. Володя не успевал.
После того как на гастролях в Средней Азии у него горлом пошла кровь и друг Сева Абдулов сообщил по телефону: «Володя плохой», мы предприняли попытку ускорить написание книги. Затем еще один рывок в 1979 году. Тогда он прилетел из Сочи, где его обокрали, вместе с поэтом Андреем Вознесенским. Высоцкий был возбужден, внешне решителен, но внутренне трагично-грустен. В последующие дни писалось трудно, хотя именно тогда мы нащупали основную нить романа.
Могучий организм поэта работал, как опытный самолет, на саморазрушение. Земная жизнь становилась для него все прозрачнее, сквозь нее виднелась иная, тамошняя жизнь, где можно будет спеть «представ перед Всевышним» и «оправдаться перед Ним». Душа жаждала спасения…
Володя ушел, когда первая часть романа – «Побег» – была практически готова. Вторая часть – «Стреляйте, гражданин начальник!» – писалась в Бодайбо, Инте, Ухте, на Воркуте. Где старался, там и писал. Первыми читателями тоже были старатели артели «Печора». Потом наша работа привлекла внимание «компетентных органов». Оставил книгу в библиотеке своего друга. Там она пролежала несколько лет.
Лично мне, не сочтите это хвастовством, интересен такой факт: каждый новый рецензент, а их было около двадцати, перед прочтением со вздохом произносил почти одно и то же: «Все уже было: Шаламов, Солженицын, Дьяков. Знакомо…»
Отношение круто менялось после прочтения. Жаль, что тех слов не услышит Володя…
Вот, пожалуй, и все.
Владимир Высоцкий, Леонид Мончинский
Часть первая
Побег
Не затевайте мятежей в понедельник, в Иудин день: худая примета.
Бывший майор Рысаков – разведчик по специальности, баламут по призванию – оказался атеистом в первом поколении. Свежим, до крайности убежденным, как все, что не успевает созреть и потому почитает себя вправе презирать Истинное. Хотя Господь поберег его на фронтах в ситуациях, которые имеют одно название – чудо, майор с той милостью не посчитался. В нем всегда жила опасная потребность в решительных действиях. Таким людям власть и оружие можно доверять только во время войны. Иначе жди революцию или еще что-нибудь неприятное…
Рысаков сказал, будучи уверен – слушают все:
– Через час корабль войдет в нейтральные воды, через два начинаем операцию по захвату судна. – Напряженно повернул голову в угол, где шла азартная игра в очко, спросил (вопрос получился напряженным, не сумел скрыть): – Воры, вы – с нами?
Воры промолчали. Никто внешне не щекотнулся, игра шла своим чередом. Лишь когда сонный, воловатый с виду Фаэтон – авторитетный каторжанин из честных блатюков – снял банк, он же и ответил на острый вопрос бунтаря:
– Растолкуй темному человеку, хлопец, сколько там нашего? Охрана может хипишнуться раньше?
– Не исключено. Фокус рисковый. Или не привык рисковать?
– Делайте свою революцию, мужики, и Бог вам – навстречу.
Вор с трудом подавил глубокий зевок, продолжил, не поднимая на майора шелковистых мирных глаз:
– Мы будем дожидаться неизбежного конца преступногo мира, который ему завещал товарищ Ленин. Верно, Блоха? Как на бану: сидишь и ждешь. Глянул – нет ментов, по-шустрому вертанул у лоха уголок с барахлишком, раскопал у богательной мадам гробик с мехами и снова сидишь смирно, ждешь, когда тебя повяжут представители законной власти… Ладом тасуй, подлюка, знаем мы ваши столичные зехера.
Бывший майор Рысаков понял вора так: кроит жулик, ему надо посоветоваться с остальной блатотой.
– В других отсеках ждут нашего сигнала, – продолжил он почти командирским тоном. Но тут вмешался косоглазый Кныш, притусовавшийся к воровской компании на последней пересылке:
– В блудную тащишь мужиков, фраер. Вам тут не проканает.
– Глохни, мерзавец бздливый! – со злостью выдохнул майор, уже готовый пустить в ход кулаки. – Кто еще отказывается участвовать в операции?! Говорите сейчас, потом будет поздно. Потом будет бой!
Заключенные молча смотрели на майора, точно не веря, что все это может с ними случиться, а бескровные губы сомкнулись плотными швами. Тут же среди воров произошла короткая тусовка. Подогретый Блохой, Кныш дернул из-за голенища нож:
– За оскорбление, пидор, придется ответить!
– Ша! – придержал его за руку Фаэтон, заподозривший в ситуации неладное. – У них свой блат, Петя, пусть вас не влекут сторонние соблазны. Сдавайте.
– Да он же – во! – Кныш саданул три раза по вентиляционной трубе рукояткой ножа. – Девять пулеметов на палубе. Всех, как траву, покосят. Сука беспогонная!
И еще раз стукнул по трубе наборной рукояткой финки.
– Пошто психуешь? – спросил Кныша седой крепкий сибиряк из нечаянных убийц. – Святое дело затевается. Ежели менжуешься – отойди…
– Ну, блин! Разбазарилось фраерское отродье! Фаэтон, дай я его заделаю!
– Оно вам надо, Петя? – подражая Фаэтону, спросил Блоха и криво улыбнулся нечаянному убийце. – Не буди в нем зверя, фуцан!
Фаэтон задумчиво оглядел обоих и поначалу только пошмыгал носом, но потом сказал:
– Базар окончен, – не замечая обнаженного ножа в руке Кныша, похлопал его по щеке колодой карт. – Вы, Петро, и вправду понтовитый. А фраер нынче дерзкий пошел: по запарке и грохнуть может. Не заслобит. Верно, Евлогий?
Нечаянный убийца промолчал, и в самом деле не больно испугавшись. Следящий за разговором бывший майор отвернулся от воров с подчеркнутым презрением. Обвел суровым взглядом зэков:
– В каждом отсеке – наши люди. Их никто не остановит. Сейчас мы сделаем так. Вадим!
Из плотного строя каторжан вышел молодой парень с широким разворотом плеч и слегка прищуренными каштановыми глазами.
– Встань сюда, Евлогий. – Рысаков указал нечаянному убийце на место, где он должен встать. – Вадим поднимется тебе на плечи, чтоб вас было не видно. Когда откроется люк и будут подавать баланду, он прыгнет на заднего конвоира с автоматом.
– Там ведь еще мусор! Успеет выстрелить…
– Не успеет. – У парня с каштановыми глазами был мягкий, но уверенный голос. – Я и того тресну. В крайнем случае рискую один…
Воры прекратили игру, с нескрываемым интересом поглядывая на репетицию бунта, как взрослые смотрят на забавы способных пацанов.
– Нас будут кончать вместе с фраерами, – вздохнул ростовский фармазонщик Лимон. – Они затеваются на полный серьез…
– Да-а-а, тут, пожалуй, не отмазаться. Послушай, майор, – окликнул Рысакова вор, – можем войти в долю и предложить вашему бойцу приличного подельника.
Рысаков вопросительно глянул на Фаэтона.
– А чё?! – Фаэтон был миролюбиво-вежлив. – Мусора сытые, могут оказать сопротивление. Что тогда? Наш хлопец – тоже не пальцем деланный. Они их приберут без хлопот. Остальные повалят следом. Только веревку привязать надо вдоль трапа.
– Ее у нас нет, – процедил сквозь зубы уловивший выгоду майор.
– Блоха, у вас была веревка. Отдайте канатик революционерам. Вы что сквасились? У вас лица красивше нет? Распахните гнидник!
Беленький, похожий на херувимчика воришка провел рукой по розовой щеке, застенчиво отвернулся.
– Я же вам ее в прошлый раз засадил, Савелий Станиславович, – плаксиво пролепетал он. – Под расчет могу пожертвовать на нужды революции.
– Не заставляйте людей ждать: на дело идут! Тля крученая!
Блоха распахнул телогрейку, вытащил из штанов моток крепкой веревки.
– Ну, где ваш человек? – уже совсем по-деловому спросил майор.
– Вершок! Двигай сюда, сынок, – позвал кого-то вор. – Покажешь фраерам, как это делается. Кныш, отдайте ему приправу.
Косоглазый вор чуть поколебался, но все-таки вынул из-за голенища финку и протянул ее молодому цыгану, у которого она тут же исчезла в рукаве атласной рубахи.
Тяжелая волна ударила в борт. Корабль вздрогнул всем корпусом.
– Меняет курс, – сказал парень с каштановыми глазами.
– Почем знаешь? – спросил, сверкнув фиксой, Вершок.
– Знаю, – односложно, не взглянув на цыгана, ответил Вадим. – Через полчаса будем в нейтральных водах…
– А когда в Японии? – хихикнул Блоха.
– Хватит зубоскалить! – осадил его мрачный и решительный Рысаков. – Иначе прежде попадешь в парашу! Запомните все: кто менжанется – лично грохну!
– Ну, это не по-советски, гражданин майор. – Блоха язвительно, без тени страха смотрел на Рысакова, не прекращая ерничать. – Чё я – кулак али троцкист какой-нибудь?! Я – честный вор…
– Стоп! У меня сильно не заблатуешь. Идешь с нами или…
– Какое может быть «или»? Тебе же русским языком сказано, рог тупой, мы – в деле!
Майор нервно облизал губы и шагнул к Блохе. Он был до крайности взведен, а вор не собирался уступать. В это время в вентиляционной трубе послышался скрежет. Все как по команде повернули головы, даже Рысаков. Прошла минута, может, две, из отверстия высунулся гофрированный шланг.
– Дачку кум послал, – ухмыльнулся собравшийся поддержать за Блоху мазу Лимон. – Пользуйтесь, фраера!
Никто не откликнулся. Зэки застыли в прежних позах. Звякнул и слегка приподнялся верхний люк, через который подавали баланду.
– Предупреждаю! – Голос полковника Намина звучал с металлической твердостью. – Предупреждаю! Всякая попытка бунта будет задавлена паром. Обед отменяется! Зачинщики будут строго наказаны!
– У-у-у! – протяжно взвыла сирена. Люк захлопнулся, и вой потерял свою противную силу.
Все недавнее напряженное, взрывчатое состояние медленно оседало в каждом зэке, и только Рысаков не желал смириться. Майор сжал кулаки до хруста, не замечая того, что на него смотрят, выплеснул на лицо гримасу отчаяния. Затем поднял кулаки на уровне головы, плотно прижал к вискам.
– Отблатовал, пивень! – беспощадно улыбался холодной злой улыбкой Блоха. – Кинули вас через плешь! Это тебе не в войну играть.
– Повешу тебе на хавальник серьгу, если ты не заткнешься! – неожиданно сурово предупредил товарища Фаэтон и сел на корточки, не спуская с Кныша внимательных глаз. – Ты помнишь, Петя, на Озерлаге был Кешка Колотый?
– Из воров? – спросил Кныш, скорчив задумчивое лицо, но оно получилось слишком напряженным. – Не тот, который Ужа кончал?
– Ну, ну! – подыграл Савелий Станиславович. – Помнишь?
– Я с ним кушал. В крытый вместе уходили. Он там хвост и откинул.
Фаэтон, вдруг потеряв всякий интерес к Кнышу, резко повернул голову вправо и спросил потрясенного Рысакова:
– Хочешь знать, кто вложил побег? Вас вложили, майор, чё тут гадать, когда стукача купили еще на материке!
Рысаков недоверчиво вглядывался в говорящего, точно что-то припоминая. Трагичность пережитого сменялась другими чувствами. Майор убрал от висков сжатые кулаки и сказал с усмешкой:
– Рабы играют только в предательство. Ну что ж, да здравствует великий творец общества негодяев – товарищ Сталин.
– Гонит, – подмигнул Фаэтону несколько притихший Кныш и, вытянув ноги, привалился спиной к мешкам. – Надо было его раньше зарезать, чтоб не мучился…
Кныш улыбнулся и прикрыл глаза.
Зэки начали отходить от Рысакова, озадаченные странными словами Фаэтона, почитая за мудрость не крутиться около человека, которого вложил с потрохами кто-то из них. Майор продолжал стоять, с болезненным любопытством наблюдая за дремлющим Кнышем. Казалось, он лелеял и взбадривал в себе порочное желание, старательно пряча его под внешним спокойствием. Перемена произошла очень гладко, так что наблюдавший за ним Вадим ничего особенного не приметил. Но вот Рысаков сгруппировался, это была уже машина, готовая разрушать, а затем, оттолкнувшись от дрожащего пола отсека, майор упал вперед. Рука вытянулась, и два жестко поставленных пальца провалились в глазницы Кныша. Чвак! – откликнулась на удар хлюпающая беспощадность лопнувших глаз и выплеснулась кровавой пеной на щеки. Стесненный невыносимой болью крик напомнил глубокий стон смертельно раненного зверя. Рысаков выдернул пальцы из черепа, и они начали пухнуть в поврежденных суставах.
Большинство из присутствующих ничего не поняли, но души их успели сжаться от поступившего ниоткуда сигнала – смерть!
Тянулось время, подрагивая вместе с корпусом судна, которое тащило в своем железном чреве несколько тысяч сваленных в кучу заключенных.
…«Феликс Дзержинский» шел на Колыму. Обычный рейс, обычный груз. Кого-то только что убили. Эка невидаль! Все когда-нибудь умрет, все когда-нибудь развалится. Мир условен, и работают в нем только условности. Выдумки людей, не знающих, как поступить со свободой волеизъявления. Впрочем, все может быть и сложнее: за каждым нашим поступком стоит сила, в нем заинтересованная…
– …Ты убил вора, – с мрачной торжественностью произнес, решительно приподнимаясь, Лимон.
Это было похоже на приговор. И это стало приговором.
Бывший майор нянчил сломанные пальцы. Он обернулся, чтобы ответить, но проглядел цыганенка. Вершок нырнул под правую руку Рысакова, тут же выпрямился с натянутыми от напряжения жилами на тонкой шее.
– А-а-а!
– А-а-а!
Переплелись их голоса. Еще живой майор почти поймал цыганенка за глотку, успел вымазать ее кровью покойного Кныша. Большего не случилось…
– Пусть, – прошептал Рысаков, оседая перед убийцей на колени, – пусть…
Слово застряло в его угасающем сознании, он повторил его еще раз, уже совсем нездешним голосом:
– Пусть…
– Товарищи, – прошептал бывший кадровый партработник Житов, обводя зэков перепуганным взглядом. – Что ж это происходит?
Ему никто не ответил. Вершок наклонился, пытаясь выдернуть оставленную под сердцем майора финку, и тогда Евлогий толчком отбросил его от умирающего.
– Сгинь, паршивец!
– И то верно! – поддержал Евлогия бородатый мужик из семейских староверов. – Тебе, нехристю, уши надрать надо али сжечь. Чё ж мы смотрим-то, мужики?!
Очнувшиеся от внезапных потрясений зэки загудели, начали подниматься, и воры уже стояли жидкой цепочкой, обнажив ножи, зная – их сомнут, если все так покатится дальше. Один Фаэтон, казалось, безучастно наблюдал за происходящим. Но потом и он сказал:
– Зря убил майора, сынок. Майор кончал Кныша…
– Кончал вора, Фаэтон! – поправил его Мотылек.
– Ты глупее, чем я думал, – сокрушенно развел руками Фаэтон. – Их побег вложил Петюнчик…
– Чё буровишь?! Из ума выжил! Он – вор. Я с ним из одной чашки кушал.
– Лучше бы ты съел эту пропастину! – не на шутку рассердился Фаэтон. – Придется все объяснить сходке. А ты, мора, ответишь перед мужиками сам.
И уже никто не рискнул с ним спорить. Евлогий поднял с пола веревку, ту самую, что подарил для побега застенчивый Блоха, шагнул к ощетинившемуся было цыганенку. Так они стояли совсем недолго. Когда к Евлогию подошел бледный Житов, Вершок опустил руки.
– Вешать будете? – чуть слышно спросил он.
– Так уж убьем, конечно! – подтвердил Житов.
– Не надо душить, Евлогий. Не надо. Вор… вор должен от ножа умереть.
– Законы знаешь, а совести нет. Подлючая порода!
Но тем не менее внял: наклонился еще раз, выдернул из затихшего майора финку.
Вершок перекрестился. Дрожащие губы его сомкнулись, спрятав золотой зуб. Он стоял понурясь, опустив в пол глаза.
– Евлогий, – позвал нечаянного убийцу мягкий голос Вадима. – Эта смерть никому не нужна.
Сибиряк искоса взглянул на парня, вытер о засаленную рубаху цыганенка лезвие ножа.
– Он получит свое. За хорошего человека.
Вадим поймал руку Евлогия уже на взмахе. Остановил, хотя было видно – это стоило ему большого труда.
– Ты за кого мазу держишь, гондон штопаный?! – ошалело прошипел нечаянный убийца. – Он же…
– Эта смерть лишняя, – перебил его, ничуть не испугавшись свирепой рожи, Вадим. – Понимаешь – лишняя. Она уже никого не спасет…
– Да чё ты дрочишься, Евлогий, ширяй и этого козла! – крикнул охочий до кровавых зрелищ педераст по кличке Пакентошенный.
– Дырявые на разбирушках помалкивают, – глухо урезонил педераста мрачный Лимон. – Вам только волю дай…
Евлогий оттолкнул Вадима, и тот откинулся на плотную стену окруживших их зэков. Затем он выкинул номер, который никто не успел разгадать: вскинул вверх руки, раскрылся для удара. Перед испуганной позой нечаянный убийца опешил. Короткого замешательства хватило Вадиму для того, чтобы нанести от виска четкий и хлесткий кросс, после которого Евлогий доской опрокинулся на заплеванный пол. Носком сапога отбросил в сторону нож, но когда за ним наклонился шустрый цыганенок, прижал наборную рукоятку подошвой.
– Пошел отсюда, гнида!
Поднял нож, сунул за голенище и еще раз с презрением посмотрел на Вершка.
– Строгий фраер, – покачал головой Блоха. – С таким лучше со спины базарить. Как он его треснул, легавый буду!
– Поинтересуйся за баклана. – Фаэтон сделал жест рукой, приглашающий Блоху сесть напротив. – Може, спецом сюда кинули. Понял? Играем ваши кони?
– Воры босиком не ходят, – закокетничал форточник, стрекоча ожившей в его руках колодой.
– Тогда вынайте портсигар, что вы слямзили у Колумба. Нет, вы гляньте: эта сука собирается к нам вернуться. Хвост по-людски откинуть не может.
По телу умирающего Кныша пробежала судорога. Ноги скрючились, словно он собирался сесть. Лимон даже посторонился. Но судорога вскорости прекратилась. Зэк вытянулся, еще потянулся, расправился тягучей струной. Остановился, замер, как бы прислушался к приближению собственного конца. Струна ослабла, и он выдохнул остаток жизни, устранив все сомнения по поводу своей смерти…
– Ты точно знаешь – Петя курванулся, или, может, подкеросинили революционные фраера? У них же за душой ничего святого, кого хошь грязью обольют!
Фаэтон сквасил лицо, крякнул и сказал, держа перед собой собранные в щепоть пальцы:
– Если бы Петюнчик постучал пиковиной не по трубе, а по твоей башке, ты бы все понял.
– А! – Блоха даже подскочил. – Ну, крученый пидор: так он, значит, сбляднул еще на пересылке? Помнишь, его кум дергал из хаты на допрос? Вернулся, колбасой от него пахло…
– Кныш прокололся раньше. Ты наш базар за Озерлаг усек? Там же одни политики и шваль вроде этого шпидагуза. Кеша Колотый вломил сходку в Златоусте. Слинял туда. Того же поля ягодка.
– Получается – майор казнил подлеца справедливо? Поспешил Вершок… С другой стороны, они могли нас выпустить на палубу и там из пулеметов… А?
– Никак вы думать начали, гражданин Блоха?! Кажите ваш бой! Мимо денег. Дайте сюда портсигар. Что еще играется?
…«Феликс Дзержинский» пришвартовался в порту назначения утром. Открылись люки, холодный морской воздух ворвался в трюмы корабля. Вадим видел, как в проеме появилось бордовое лицо.
– Трупы есть? – спросило оно в утвердительной форме.
– Четыре, гражданин начальник! – бодро доложил Житов.
– Пять, – поправил бывшего партработника ушастый мужик с перебитым носом. – Брательник того зверька тоже помер. Как договорились…
– Подавать по одному! – последовала команда.
В люк опустили рваный брезент с привязанными по углам канатами.
– Петюнчика – первого, – по-деловому распорядился Фаэтон. – Они стесняться не станут, ежели ихний…
Труп приняли. Опять наклонилось бордовое лицо старшины, заслонив кусок серого, хмурого неба.
– Кто кончал Кныша, выходит первым.
– Он тоже трупом заделался, гражданин начальник!
– Давай эту суку наверх!
Фаэтон ласково улыбнулся, весьма уважительно к себе расположенный:
– Все в масть, граждане фраера. Ворик-то был с гнильцой…
Подняли трупы, спустили трап. На палубе заключенные, сомкнув за спиной руки, тонкой цепочкой, соблюдая дистанцию, спускались на пирс, где стояли, подняв воротники бушлатов, автоматчики; овчарки сидели у ног проводников, готовые выполнить любую команду.
– Шестьсот сорок второй! – кричал у конца трапа молодой подтянутый сержант, рисуя номера на спинах заключенных.
«Я буду шестьсот шестьдесят девятым», – просчитал цепочку тот, кого звали Вадимом.
Взгляд его остановился на подъехавшем к краю пирса американском «додже». Из машины вышел водитель и открыл дверцу перед заспанным или просто неухоженным полковником. Тот с брезгливым выражением лица небрежно махнул рукой вытянувшемуся перед ним пожилому капитану, медленно зашагал вдоль этапа.
«Плохое настроение». – Зэк проводил грузную фигуру полковника и тут же вернул взгляд к машине. Он понял, почему это сделал, только тогда, когда увидел оставленный в замке ключ зажигания… С этой секунды заключенный Упоров не мог думать уже ни о чем другом.
«До машины – метров тридцать. Надо бежать вдоль строя, чтобы они не посмели стрелять. Ворота открыты. Куда ехать?!»
– Шестьсот шестьдесят восьмой! – Для обдумывания времени не оставалось.
– Шестьсот шестьдесят…
«Пора!»
Сержант ойкнул и согнулся от удара по колену. Три метра до ближайшего конвоира зэк одолел одним прыжком. Левая ладонь отвела ствол автомата с каким-то убежденным спокойствием. Головой снес того самого капитана, что минутой раньше тянулся перед неухоженным полковником.
«Я еще живой! Живой!» – успевал думать беглец, увернувшись от невесть откуда взявшегося человека в штатском. В тот момент он напоминал зверя, почуявшего разницу между клеткой и свободой, и был готов отдать любую цену за каждый новый шаг к дверце «доджа», понимая – цена одна…
Громадный пес возник перед ним уже в прыжке. Вадим скинул его с груди, но когда собака прыгнула вновь, припечатал кулак меж злобно-желтых глаз, вложив в него собственную ярость. Овчарка упала, хватая вялой пастью воздух, вскочила, очумело сунулась в ноги бегущему конвоиру. Они свалились вместе, матерясь и взлаивая, будто одно целое.
Тра-та-та! – прогремела над этапом пулеметная очередь.
– Ложись! – рявкнул капитан, выхватывая из кобуры пистолет.
Водитель «доджа» слишком поздно разгадал замысел беглеца. Он заслонил собой дверцу, однако удар по затылку бросил его лицом на бампер, и, откинутый той же рукой, он плашмя влип в лужу.
Машина вздрогнула, крутнулась почти на одном месте. Пожилой капитан спокойно поднял пистолет до уровня глаз. Сразу после выстрела беглец почувствовал, как перекосило «додж». Следом прозвучал еще один выстрел, машину кинуло к телеграфному столбу.
«Все! – сказал себе зэк. – Это все…»
Он ударился о руль, но не почувствовал удара. Подумал: «Сейчас меня застрелят. Хорошо стреляет капитан…»
Это было странное, необъяснимое состояние: маета рождения мыслей. Они толклись у какого-то невидимого порога, напоминая, словно не его собственной памятью, лица, предметы, события. Чувствовал он себя не то чтобы хорошо, а как-то беззаботно, пусто, не утвердившимся в разуме существом.
Прежнее, далекое, пережитое состояние возвращалось к нему в облаке серого омрачения. Облако касалось просыпающегося сознания, оживляя его сдержанной болью. Но оно никак не могло устояться: его вытеснял приятный свет. Просто свет, где не было привычных мыслей о боли, а следовательно, и о теле. Он ни о чем не думал. Он жил другой жизнью, которую даже не мог оценить, временами лишь вяло догадываясь о каком-то внутреннем мире, обнаруженном им самим таким случайным образом.
Тот, кто отмерял ему земное, вдруг изменил замысел, позволив лишь потоптаться на пороге будущего, и снова вернул в законные времена. Тогда-то и появилась боль, приятный безначальный свет удалился, и удалилась легкость в том светящемся сознании. Да, оно было заполнено светом, как праздник в детстве, когда еще не знаешь, что такое настоящая жизнь…
Вернувшаяся жизнь началась с нового познания себя, и он поначалу испытал отвращение к будущим страданиям, даже вроде бы хотел попроситься назад. Но двери закрылись, боль проявилась неожиданно, стянув к себе все вялые мысли.
Постепенно человек ощутил вкус собственной крови на засохших губах, а слух уловил чью-то едва узнаваемую по смыслу речь:
– Дышит, товарищ старшина, ей-богу, дышит!
Голос – прикосновение сумерек к коже: почти не ощутимый.
– Не шуткуй, Степан. Хлопцы над ним постарались.
– А я … рю, ч… он …ит.
Кто-то выкусывает кусочки из первого голоса и вместе с ними сглатывает смысл сказанного.
– Та перестань! Пошли покурим.
– Живой! – Голос уже четкий, как близкий крик.
– Фэномэн! Ни, ты тильки подумай – целый взвод дубасив, а он живой! Бис бэзрогий! Може, добьем, Степан? Я его вже и с довольствия зняв.
– Что вы, Григорий Федорович! Человек ведь!
– Який же то чоловик, колы он у замок попав?! Сюды, браток, чоловика не пошлють. Туточки содиржатся врагы народу. Цэй нумэр 753. Усик?
– Так точно, товарищ старшина!
– Ну и молодец, сержант! Так, може, добьемо гада? Начальство тильки «дякую» скажет.
– Не могу, товарищ старшина. Как хотите – не могу!
– А ще комсомолец, поди! Як же ты Родину защищать будешь от врагов, Сидоренко?! Змолк. Тоды иды в канцелярию. Скажи – одыбал 753-й. Нехай карточку восстановят.
– Слушаюсь, товарищ старшина!
– Ни, стой-ка…
Старшина осторожно задумался, как о чем-то ему непонятном, по-детски закусив ноготь большого пальца.
– До завтра потерпим. Глядишь – сдохнет. После такого нормальные преступники долго не живут. Ты, Сидоренко, сам себе працу ищешь. Иди, чого ждешь?
Сержант не послушался, стоял, разглядывая старшину подозрительным взглядом.
– Ты иды, не бойсь. Нужон он мени! Ладно, пошли вместе.
Шаги унесли ровный стук сапог, и он постепенно увяз в тиши длинного коридора. Заключенный попробовал вздохнуть глубже… не получилось. Воздух застрял в глотке тяжелым комом, причинил боль. Она быстренько разбежалась по телу, отзываясь на каждое движение тупым уколом в мозг. Он вздохнул еще раз, крикнул и потерял сознание.
Шагов за дверью заключенный не слышал, пришел в себя, когда где-то у затылка звякнул ключ, сделал два скрипучих оборота и замер…
Почему я не делаю чёрные свечи
Эту статью я решила написать, потому что в последнее время получаю много заявок на изготовление черных свечей. Якобы черные свечи очищают пространство от негатива.
Вот и решила написать: нет сил больше терпеть этот беспредел.
Для начала расскажу о себе, не для хвастовства, а для того, чтобы было понятно, что все описанное ниже я взяла не с «потолка» и не из интернета, а в результате исследований и личной практики.
Эзотерикой я занимаюсь с 21 года, сейчас мне 34 — получается уже больше 10 лет. Начинала с Рэйки и медитаций Ошо. С 27 лет по настоящее время практикую космоэнергетику. С 29 лет изучаю йогу. Эта база дала мне понимание энергетических процессов, виденье, чувствование, понимание устройства человека. И самое важное что мне это дало: не нужно смотреть на форму, а нужно смотреть в суть вещей. Ну вот пожалуй и всё о себе, а теперь по теме:
1) Очищение помещения не зависит от цвета свечи, а зависит от материала из которого она сделана и от самого пламени. Самый лучший материал — это пчелиный воск. Он содержит много полезных веществ, которые при нагреве выделяются и насыщают пространство. Парафин абсолютно инертен и выделяет вредные вещества при горении, какого бы цвета он ни был.
От негативной энергетики чистит пламя свечи — оно выжигает низковибрационные энергетические субстанции, которые образуются в пространстве в результате ваших же негативных мыслей, наличия геопатогенных зон, если рядом кладбище, брани, ругани вашей или ваших соседей, захламление помещения и тд.
2) Цвет свечи влияет только на вас, на ваше психоэмоциональное состояние. Свойство чёрного цвета — поглощать. Причем не только негатив, а вообще всю энергию. У чёрного цвета, как и у всех других цветов, в принципе, нет сознания — он не выбирает какую энергию ему поглотить, а какую не поглотить. Допустим, если выставить на яркое солнце чёрный и белый предмет, то чёрный нагреется быстрее, потому что он поглощает тепло (тепло и солнечная энергия — это что негатив?). Так и происходит со всей вашей энергией.
Кроме того чёрный цвет притягивает к себе низковибрационную энергетику, поэтому такого цвета свечи используют в чёрной магии. Результат их использования таков: сначала вы чувствуете умиротворение, а через какое то время опустошение, потом голова начинает болеть, вам объясняют, что это у вас чистка пошла и нужно еще купить, вы покупаете еще и т.д. и т.п. Другой пример: в еловом лесу хочется спать, и голова тоже может заболеть через какое то время, потому что идет сильная стяжка энергетики. Даже в сказках баба Яга жила на болоте в дремучем, тёмном лесу: хотите быть как баба Яга — пожалуйста, это ваш выбор, а я не хочу. Совершенно другие ощущения от сосновника: там подъем энергии даже если нет солнца и пасмурно все равно ощущения наполненности и радости, легкости.
Вот такое же ощущение должно быть после использования свечи — она должна давать силу и энергию, положительный заряд, прояснять сознание, а не затуманивать его.
3) В основном то, что пишут про чёрные, или красные, или желтые свечи, что они яко бы дают любовь, богатство, очищают(именно цветом) — это всё маркетинговый ход, чтобы побольше и подороже продать, особенно, крупные производители, свечные заводы. Неужели вы думаете, что на каком то заводе бегает экстрасенс или колдун, который заряжает чаны с тоннами парафина? Они просто продают это дороже, а на деле это обычные свечи, себестоимость которых в 5-10 раз ниже заявленной.
4) Для того, чтобы зарядить свечу нужно время, большое количество психической энергии, сильная воля, виденье энергетического процесса и хорошее состояние мастера. Этими качествами обладают далеко не все — скорее единицы. Такие свечи никогда не делают массово, а, как правило, под заказ по индивидуальному запросу. Не верьте шарлатанам, не тратьте деньги зря, лучше купите картину с природой и повесьте в комнате, и то будет больше пользы.
5) Как я уже писала, цвет влияет не на пространство, а на вас, на вашу психику и действительно может повлиять на ваше состояние. Но важно понимать что ваше состояние изменилось не от цвета, а от его восприятия. Как говорится, «нет наблюдателя нет и наблюдаемого». То есть всё, что вы почувствовали, сделал не цвет, а вы сами. И ваша задача взрастить в себе то, что вы почувствовали, а не привязаться к внешнему источнику.
Ну вот самые основные причины, почему я не делаю черных свечей. Долго молчала, терпела и, наконец, выговорилась). Многие, конечно, могут со мной не согласиться. Тут личный выбор. Все познается в сравнении. То, куда стремится человек, там он в итоге и окажется, так что ни кого ни к чему не принуждаю и не навязываю. Всем добра!
Наталия К.
Чёрная свеча читать онлайн, Высоцкий Владимир Семёнович, Мончинский Леонид Семенович
Леонид Мончинский
О том, как писалась эта книга
В 1976 году Владимир Высоцкий прилетел в Иркутск с известным организатором старательского дела Вадимом Тумановым, у которого я в то время старался.
Они пригласили меня в свою компанию, и мы отправились в Бодайбо — центр золотодобычи Сибири.
Высоцкий знакомился с работой артели старателей «Лена», дал пару концертов на производственных участках.
Будучи человеком наблюдательным и любознательным, он никак не мог пройти мимо столь удивительного явления, каким в то время была Тумановская артель.
Среди бесцельного социалистического кипения она напоминала островок подлинной жизни, где люди располагали возможностью реализовать свои способности не ради звонкой пустоты лозунга, а для собственного благополучия. Они и душевно были сравнительно благополучны, несмотря на царившую в стране безрелигиозность. Конечно, даже самая тёплая забота о человеке не в состоянии заменить Веру, но при заботе он, согласитесь, куда больше человек, нежели на сто рядов обманутый ударник коммунистического труда из какого-нибудь государственного предприятия «Красная синька».
Кроме того, интерес поющего поэта привлёк тот факт, что большинство путевых старателей в артели — бывшие зэки, отбывавшие наказание на Колыме. Перед ним они предстали как созидатели, люди дела и слова, не могущие творить зло, потому что им было чем дорожить, хватало сил устоять против самого себя, никчёмного и злого.
Воскресение личности произвело на Высоцкого сильное впечатление. Он сказал:
— Давай напишем сценарий фильма об их прошлом и настоящем.
Я охотно согласился, ибо меня самого увлекала задача постижения этого феномена, да и страницы моих дневников уже хранили истории многих потрясающих человеческих судеб.
То, что происходило с бывшими зэками, а ныне старателями, поначалу укладывалось в простую форму: сделайте человека свободным, хорошим он станет сам.
Но стоило нам оглянуться на их прошлое, как возникала мысль: «Возможно, перед нами просто отдельные экземпляры, счастливчики, получившие неполную дозу лагерной радиации?» Кстати, эта мысль не покидает меня по сей день. На человека обрушилась такая тяжесть притеснений, а ему как Бог помог, и он стоит не раздавлен. Странно… ведь другие становились под той тяжестью плоскими, не сумев сохранить в себе ничего, кроме зверовидных страстей и подлости.
Даже для жаждущего исправления зэка — весь его срок зверство и подлость. Чтобы выжить, надо непременно обмануть, ответить ударом на удар или стерпеть унижение, сжав зубы, а при удобном случае поразить противника со спины. Надо действовать, всегда во имя зла, как вечное клеймо, неся на сердце негодование и гнев.
Печатая первый вариант книги, машинистка (она проживает в Иркутске) получила сильное нервное потрясение, работу продолжила её мама. Вероятно, прорыв сознания, прикосновение к другой, страшной жизни способны многое порушить в неподготовленном человеке. Каково же было тем, кто проживал эту жизнь?
Они — наши многомиллионные предшественники, подобно терпеливым каменщикам-масонам, по кирпичикам выкладывали крепость общественной морали, с башен которой мы нынче взираем на цивилизованный мир, а он нас презирает, но боится.
Не Господь создал нас апатичными, вороватыми, двуличными, грязно-пьяными. Корни — в нашем недавнем прошлом, где властно простиралась империя насилия и комворы правили с подспудным осознанием своей никчёмности, неизбежного вырождения, с тем самым единственным желанием «рвануть клочину от жизни», впрочем, с ним живут и нонешние властные структуры обездоленной России.
Мы не собирались писать книгу ужасов, просто жили (и живём) в мире, где ничего не надо придумывать, ибо действительность превосходит наши фантазии. Однажды мы беседовали с человеком, который ел людей. Так он сказал: «Противно только в самом начале, потом даже хочется…».
Хочется кушать людей, хочется их конвоировать, уничтожать за убеждения, оставлять на свободе растленных мерзавцев, чтобы они наводили ужас на рабочий люд, не позволяя ему думать о своём благополучии, хочется создавать условия народу для самопожирания…
Система довольно сложная. Но она работала и работает, будучи предварительно апробированной в лагерях.
Высоцкий остро ощущал влияние той зарешёченной жизни на общество Страны Советов, был убеждён — её создавали тонкие умы, способные проникать мыслью сквозь времена. Однако сказано: «И дело греховное приведено к концу, тогда сласть греховная исчезает и находит горькое жало покаяния».
Время покаяния, увы, не пришло, хотя оно, безусловно, ожидает наших потомков, коих поведёт по пути их земному желание жить, а не стремление с ним бороться. Очевидно и то — не следует подсказывать Господу, как нам помочь, про то Ему известно, но с Божьей помощью надлежит взяться за возведение на землях своих многострадальной родины — дома Добра.
Ещё хочу сказать — идея написания книги принадлежит Володе. Правда, он настаивал на сценарии, по которому мечтал поставить фильм в США и сыграть главную роль. Мне удалось его уговорить (затрудняюсь сказать — на пользу ли дела): вначале будет роман.
Совместно работали урывками. Иногда — неделю, иногда — ночь. Многое согласовывали по телефону. Поэт, конечно, он был замечательный, огромный поэт, в прозе слегка тороплив. Не по своей частенько воле. Популярность его росла стремительно, требовала присутствия во многих местах. Увы, мы — синтез плоти и духа. Наша плоть, однако, не может передвигаться одновременно в разных направлениях. Володя не успевал.
После того как на гастролях в Средней Азии у него горлом пошла кровь и друг Сева Абдулов сообщил по телефону: «Володя плохой», мы предприняли попытку ускорить написание книги. Затем ещё один рывок в 1979 году. Тогда он прилетел из Сочи, где его обокрали, вместе с поэтом Андреем Вознесенским. Высоцкий был возбуждён, внешне решителен, но внутренне трагично грустен. В последующие дни писалось трудно, хотя именно тогда мы нащупали основную нить романа.
Могучий организм поэта работал, как опытный самолёт, на саморазрушение. Земная жизнь становилась для него всё прозрачней, сквозь неё виднелась иная, тамошняя жизнь, где можно будет спеть «представ перед Всевышним» и «оправдаться перед Ним». Душа жаждала спасения…
Володя ушёл, когда первая часть романа — «Побег» — была практически готова. Вторая часть — «Стреляйте, гражданин начальник!» — писалась в Бодайбо, Инте, Ухте, на Воркуте. Где старался, там и писал.
Первыми читателями тоже были старатели артели «Печора». Потом наша работа привлекла внимание «компетентных органов». Оставил книгу в библиотеке своего друга. Там она пролежала несколько лет.
Лично мне, не сочтите это хвастовством, интересен такой факт: каждый новый рецензент, а их было около двадцати, перед прочтением со вздохом произносил почти одно и то же: «Всё уже было: Шаламов, Солженицын, Дьяков. Знакомо…».
Отношение круто менялось после прочтения. Жаль, что тех слов не услышит Володя…
Вот, пожалуй, и всё.
Не затевайте мятежей в понедельник, тем более в Иудин день: худая примета.
Бывший майор Рысаков — разведчик по специальности, баламут по призванию, оказался атеистом в первом поколении. Свежим, до крайности убеждённым, как всё, что не успевает созреть, и потому почитает себя вправе презирать Истинное. Хотя Господь поберёг его на фронтах в ситуациях, которые имеют одно название — чудо, майор с той Милостью не посчитался. В нём всегда жила опасная потребность к решительным действиям.
Таким людям власть и оружие можно доверять только во время войны. Иначе жди революцию или ещё что-нибудь неприятное…
Рысаков сказал, будучи уверен — слушают все:
— Через час корабль войдёт в нейтральные воды, через два начинаем операцию по захвату судна.
Напряжённо повернул голову в угол, где шла азартная игра в очко, спросил (вопрос получился напряжённым, не сумел скрыть):
— Воры, вы — с нами?
Воры промолчали. Никто внешне не щекотнулся, игра шла своим чередом. Лишь когда сонный, воловатый с виду Фаэтон — авторитетный каторжанин из честных блатюков, снял банк, он же и ответил на острый вопрос бунтаря:
— Растолкуй тёмному человеку, хлопец, сколько там нашего? Охрана может хипишнуться раньше?
— Не исключено. Фокус рисковый. Или не привык рисковать?
— Делайте свою революцию, мужики, и Бог вам навстречу.
Вор с трудом подавил глубокий зевок, продолжил, не поднимая на майора шелковисто мирных глаз:
— Мы будем дожидаться неизбежного конца преступного мира, который ему завещал товарищ Ленин. Верно, Блоха? Как на бану: сидишь и ждёшь. Глянул — нет ментов, по-шустрому вертанул у лоха уголок с барахлишком, раскопал у богатенькой мадам гробик с мехами и снова сидишь смирно, ждёшь, когда тебя повяжут представителя законной власти… Ладом тасуй, подлюка, знаем мы ваши столичные зехера.
Бывший майор Рысаков понял вора так: кроит жулик, ему надо посоветоваться с остальной блататой.
— В других отсеках ждут нашего сигнала, — продолжил он почти командирским тоном. Но тут вмешался косоглазый Кныш, притусовавшийся к воровской компании на последней пересылке:
— В блудную тащишь мужиков, фраер. Вам тут не проканает.
— Глохни, мерзавец бздливый! — со злостью выдохнул майор, уже готовый пустить в ход кулаки. — Кто ещё отказывается участвовать в операции?! Говорите сейчас, потом будет поздно. Потом будет бой!
Заключённые молча смотрели на майора, точно не веря, что всё это может с ними случиться, а бескровные губы сомкнулись плотными швами. Тут же среди воров произошла короткая тусовка. Подогретый Блохой, Кныш дёрнул из-за голенища нож:
— За оскорбление, пидор, придётся ответить!
— Ша! — придержал его за руку Фаэтон, заподозривший в ситуации неладное. — У них свой блат, Петя, пусть вас не влекут сторонние соблазны. Сдавайте.
— Да, он же — во! — Кныш саданул три раза по вентиляционной трубе рукояткой ножа. — Девять пулемётов на палубе. Всех, как траву, покосят. Сука беспогонная!
И ещё раз стукнул по трубе наборной рукояткой финки.
— Пошто психуешь? — спросил Кныша седой крепкий сибиряк из нечаянных убийц. — Святое дело затевается. Ежели менжуешься — отойди…
— Ну, блин! Разбазарилось фраерское отродье! Фаэтон, дай я его заделаю!
— Оно вам надо, Петя? — подражая Фаэтону, спросил Блоха и криво улыбнулся нечаянному убийце. — Не буди в нём зверя, фуцан!
Фаэтон задумчиво оглядел обоих и поначалу только пошмыгал носом, но потом сказал:
— Базар окончен, — не замечая обнажённого ножа в руке Кныша, похлопал его по щеке колодой карт. — Вы, Петро, и вправду понтовитый. А фраер нынче дерзкий пошёл: по запарке и грохнуть может. Не заслобит. Верно, Евлогий?
Нечаянный убийца промолчал, и в самом деле не больно испугавшись. Следящий за разговором бывший майор отвернулся от воров с подчёркнутым презрением. Обвёл суровым взглядом зэков:
— В каждом отсеке — наши люди. Их никто не остановит. Сейчас мы сделаем так. …
Черная свеча: насколько мощная она для ритуалов и заклинаний
Картинка с сайта hippopxЧерная свеча: насколько мощная она для ритуалов и заклинаний
Когда Вы собираетесь совершить ритуал и произнести заклинание или молитву, Вам нужно выбрать свечу соответствующего цвета.
Если Вы хотите избавиться от негатива вокруг Вас, можете использовать черную свечу. Помните, нельзя использовать черные свечи, чтобы манипулировать свободной волей других людей.
Единственная цель использования черной свечи во время молитвы – изменить ситуацию к лучшему для Вас, но при этом Вы не должны посягать на чей-то выбор.
Каково значение черных свечей
Здесь все зависит от убеждений того, кто использует свечи.
Вопреки распространенному убеждению, черные свечи используются не только в черной магии. Черный цвет имеет как отрицательные, так и положительные значения.
Черные свечи могут использоваться для разжигания раздора, их можно связать с силой, изощренностью и даже страхом, злом и тайной.
Черные свечи могут использоваться для разрушения препятствий и блоков, а также для защиты, в том числе от негативных форм мышления; для получения знания и введения новых начал. Черные свечи влияют на самоконтроль, терпение и выносливость, а также на деньги, которые Вы зарабатываете.
Вы можете зажечь черную свечу, когда собираетесь очистить воздух, молиться о больном, если Вы чувствуете его в своем сердце. Кроме того, черная свеча может помочь Вам подготовиться к глубокой медитации и сосредоточить свои мысли.
Вы не должны зажигать только черные свечи
В зависимости от Вашей ситуации Вы должны зажечь черную свечу рядом со свечой другого цвета. Это поможет Вам избавиться от отрицательной энергии.
Свечи, которые можно использовать одновременно с черными
Белые свечи
Картинка с сайта hippopxУ белых свечей свой смысл. Они символизируют чистоту и невинность и используются для чистки. Когда Вы одновременно зажигаете белую и черную свечи и молитесь, они помогут убрать любой негатив, проблемы со здоровьем, с агрессивным партнером.
Желтые свечи
Картинка с сайта hippopxЖелтая энергия управляет логической стороной ума. Когда Вы одновременно зажигаете желтые и черные свечи, это способствует улучшению Вашей памяти, а также стимулирует Ваш ум помочь Вам успешно сдать экзамены и преодолеть депрессию.
Голубые и синие свечи
Картинка с сайта hippopxГолубые и синие свечи используются в медитации, вызывают ангелов, помогают достичь истины, мудрости и получить исцеление и духовную защиту. Когда Вы используете как черные, так и голубые или синие свечи для молитв, Вам будут дарованы удаление печалей и защита от вреда.
Коричневые свечи
Картинка с сайта hippopxКоричневые свечи используются для общения с ангелами и дают нейтралитет и практичность. Когда Вы используете коричневые и черные свечи, их значения сливаются. Если есть что-то, что не работает, или все идет не так, как Вы хотите, зажигайте и свечи, и молитесь. Бог ответит на Ваши молитвы.
Зеленые свечи
Картинка с сайта hippopxЗеленые свечи символизируют плодородие, начало, успех, исцеление; смысл черных свечей – преодолеть любую отрицательную энергию. Таким образом, когда Вы используете одновременно как зеленые, так и черные свечи, это способствует преодолению несчастья.
Оранжевые свечи
Картинка с сайта hippopxОранжевые свечи стимулируют энергию притяжения людей друг к другу. Если Вы хотите страстных отношений, захотите оранжевую и черную свечи и помолитесь.
Красные свечи
Картинка с сайта hippopxКрасная свеча означает энергию, страсть, уверенность в себе и мужество. Когда красная свеча зажжена одновременно с черной, Вы можете преодолеть чувство неуверенности в себе, обрести силу подняться и быть самим собой.
Фиолетовые свечи
Картинка с сайта hippopxФиолетовые свечи могут приносить мудрость, успех в бизнесе и власть. Когда Вы зажигаете фиолетовые и черные свечи, Вы получаете возможность быть успешными. Просто помолитесь и попросите желаемого.